Олег Егоров: «Если я что-то делаю, то непременно довожу это до идеала»

Продолжаем знакомство с солистами гала-концерта фестиваля «Классика OPEN FEST». Олег Егоров (валторна, Санкт-Петербург) – артист группы валторн Заслуженного коллектива России, участник XVI Международного конкурса им. П. И. Чайковского, перфекционист, победитель, человек с деловой хваткой и высокими амбициями. В сессии Молодежного симфонического оркестра музыкант принимает участие уже во второй раз. Об инструменте, занесенном в Книгу рекордов Гиннеса, музыкальном образовании за рубежом, работе в оркестре musicAeterna и трех судьбоносных днях артист поделился в интервью.

— Расскажите о Первом валторновом концерте Рихарда Штрауса, который вы будете исполнять.

Начну с того, что между этим Концертом и нынешней сессией Молодежного симфонического оркестра (МСО) есть интересная параллель. Когда Штраус написал этот Концерт, ему было столько же лет, сколько участникам сессии в этом году – восемнадцать (регламент предусматривает участие в сессии МСО с 18 лет). Так что ребята, по сути, играют ту музыку, которую в свое время в таком же возрасте написал сам композитор. Мы с маэстро Анатолием Абрамовичем Левиным об этом как-то раз поговорили и отметили между собой эту интересную деталь.

Это один из моих самых любимых концертов. В нем можно найти все! В концерте три части, каждая из которых перетекает одна в другую. Начинается концерт с аккорда в партии оркестра, который останавливается на фермате (длинной паузе) и уступает солисту – звучит знаменитый сигнал валторны, самый узнаваемый среди всех концертов Штрауса. Его продолжает красивая кантиленная мелодия, очень певучая. Она буквально завораживает! Когда я ее играю, я представляю себе, что нахожусь где-то в горах и смотрю на прекрасную зеленую долину… Потом в середине Первой части наступает такой бравурный эпизод. Опять же с этим эпизодом у меня есть ассоциация – надвигается какое-то ненастье, дождь или гроза.

Вторая часть очень мелодичная, мягкая. Она увлекает слушателя за собой, и он сам внутренним голосом продолжает и домысливает мелодию, которая звучит. Это довольно интересный эффект, и о нем на самом деле мало кто говорит. Когда я встречаю такую музыку, она меня увлекает не меньше, чем слушателей в зале. Именно в эти моменты между слушателем и исполнителем устанавливается особая связь, которая всегда меня очень вдохновляет.

Финал этого концерта совершенно в другом характере, это слышно сразу после окончания Второй части. Он бравурный, устремленный в светлое будущее юношеским максимализмом, и с технической точки зрения – самая сложная часть Концерта. Быстрый темп вначале открывается грациозной стаккатной темой с задорным выходом на верхнюю ноту, что сразу определяет характер части. Штраус чередует также кантилену и сигнальные мотивы. Завершает концерт блистательная кода, которая идёт в максимально быстром темпе, который определяется только возможностями валторниста. Здесь применяются такие приемы, как быстрая игра, высокие ноты и ноты в нюансе piano, которые на валторне исполнять особенно трудно.

На самом деле, в этом Концерте использованы практически все трудности, которые встречаются в игре на валторне. Штраус как будто хотел показать нам, что валторна может быть очень разной и воплощать абсолютно контрастные характеры. Не случайно этот Концерт является обязательным практически на всех конкурсах и прослушиваниях в оркестры. Я не знаю ни одного валторниста, который хотя бы раз в жизни не играл этот Концерт.

— Теперь нам очень хотелось бы узнать о валторне подробнее!

Мне нравится начинать с того, что в Книге рекордов Гиннеса валторна упоминается как самый сложный медный духовой инструмент. Несмотря на то, что из всей группы медных духовых инструментов у валторны самый маленький мундштук – диапазон у нее самый широкий.

Это действительно сложный инструмент. Для меня с детства игра на валторне была неким вызовом «Смогу ли я овладеть этим инструментом и играть на нем в совершенстве?» Так как я своего рода перфекционист, то если я что-то делаю, то непременно довожу это до идеала.

Итак, с детства мне очень нравилась валторна. Благородный тембр этого инструмента, его мягкое звучание, действительно, оставляет отпечаток в памяти. Валторны очень любил Чайковский, и мы часто слышим в его симфониях соло валторн, звучащие в самых ответственных местах. С детства я находил эти моменты и внимательно к ним прислушивался. Также мне очень нравилось, что в самых эпичных сценах в голливудских фильмах тоже звучит валторна, олицетворяя героические качества и победу добра над злом. Смотря эти фильмы, я сразу же узнавал ее тембр.

В 10–11 лет, когда формируется игровой аппарат, мне нужно было определиться с инструментом. Передо мной стоял выбор: кларнет или валторна. С одной стороны, мой папа кларнетист, и мне очень хотелось быть похожим на своего отца. Но победила валторна. На самом деле, мне кажется, что повлиял и тот факт, что валторна, действительно, редкий инструмент. С детства я слышал, что не хватает валторнистов. Мне было интересно, почему их не хватает. Это тоже был определенный вызов самому себе: «Смогу ли я осуществить задуманную цель и стать валторнистом?» Итак, я начал заниматься в классе валторны у преподавателя Генриха Рудольфовича Авика в Санкт-петербургской специальной школе при консерватории.

— Интересно, что в вашем творческом пути объединился опыт и российского, и зарубежного музыкального образования. Как так сложилось?

Поступая в 18 лет в консерваторию, я абсолютно точно знал, что буду учиться в Санкт-Петербурге. В нашей семье это даже не оговаривалось. Мой папа окончил Санкт-Петербургскую консерваторию, это мой родной город, да и само это учебное заведение овеяно великой историей.

Я точно знал, что не могу не поступить в Консерваторию. Сдав вступительные экзамены, я в буквальном смысле стал фанатом валторны. Мне постоянно хотелось узнавать о ней больше и больше и открывать в игре что-то новое. В Консерватории я учился в классе Андрея Евгеньевича Глухова, на тот момент концертмейстера группы валторн в Санкт-Петербургской филармонии. Я очень ему благодарен за многие вещи, которые в отношении игры на валторне открылись для меня с новой стороны.

К тому времени некоторые из моих друзей уже учились в Швейцарии, Германии и других европейских странах. Мне было интересно узнать больше об обучении заграницей. Мой интерес с каждым годом возрастал, и однажды я увидел, что в Санкт-Петербургской консерватории будет проводиться прослушивание, – такую возможность я не мог упустить. В день прослушивания было около 15 человек на место, но стипендию выиграл я.

Конечно, я очень обрадовался! На тот момент я, правда, не понимал, что делать, ведь мне не хотелось оставлять Консерваторию на втором курсе. Однако мне пошли навстречу, и я учился в Консерватории и Высшей школе музыки в Веймаре параллельно. Забавно, что на тот момент, когда я приехал в Германию, я не знал ни слова по-немецки. Я даже не знал, как сказать «Меня зовут Олег»!

— Отличается ли подход в музыкальном образовании в России и за границей?

Конечно, он совсем другой. В России твою игру нередко оценивают по тому, как часто ты, например, ошибался. Далее уже следует музыкальность и звучание произведения в целом. В Германии меня потрясло, что на ошибки никто не обращает внимания! Ошибки есть практически у всех, но это воспринимается как некая погрешность. Все видят чуть глубже. Например, на валторне есть так называемый «кикс» – грубо говоря, неверная нота. За несколько киксов в Санкт-Петербурге на экзамене могли снизить балл или полтора балла. Но в Германии оценка от этого не зависела.

Безусловно, нужно отдавать должное стремлению музыканта играть лучше, делать это без ошибок, но в момент, когда человек ошибается, он закрепощается. Получается ситуация, что многие начинают думать, как бы только не ошибиться, и перестают думать о музыке. Там же наоборот. Ты не обращаешь внимание на погрешности, которые были, а вовлекаешься в музыкальный процесс. Именно поэтому я увидел в Германии абсолютно раскрепощенных музыкантов, которые играют свободно и ничего не боятся – и от того они меньше ошибаются! Этот парадокс очень озадачил меня в первое время. Теперь, при прослушивании себя или своих коллег, я тоже отталкиваюсь не от того, сколько раз кто-то ошибся, а смотрю, как было сыграно произведение, с каким характером, с каким настроением, как это было в целостности.

Потом я вернулся в Санкт-Петербург, окончил Консерваторию, и в моей жизни произошли три знаковых дня – 25, 26 и 27 апреля. В первый из этих дней у меня был госэкзамен, 26 апреля мой день рождения, 27-го состоялось прослушивание в оркестр musicAeterna.

— Удивительно! Что ожидало вас дальше?

Когда я только приехал в Пермь, для меня стало большим открытием и настоящим приятным творческим шоком, что с маэстро Теодором Курентзисом все репетиции проходят абсолютно нестандартно. Эта нестандартность проявляется в каждом фрагменте, над которым он работает на репетиции. Например, мы могли взять 8 тактов и весь репетиционный час – который длится, как правило, полтора часа – над ними работать. Мы могли делать динамику, внутреннее движение фразы и даже петь свою партию. Таким образом, мы с разных ракурсов подходили к музыке, которая на первый взгляд казалась нам хорошо знакомой. Этот подход заставлял нас переосмыслить и обращать внимание на очень тонкие вещи.

Помимо оркестровых репетиций мы много работали над камерной музыкой, где детально прорабатывали каждый нюанс. Иногда мы намеренно его утрировали – вместо piano, например, играли pianissimo, а если в партитуре было указано forte, то его звучание приближалось к мощному fortissimo. Это меня поразило! Я приехал в Пермь через неделю после окончания консерватории, и, естественно, я немножко ощущал себя этаким студентом. Я, конечно, что-то умел, но еще многому мне предстояло учиться.

Однозначно, что musicAeterna – это высокопрофессиональный коллектив. Каждый из музыкантов отдельно является солистом. Добавлю, что не всегда со всеми трактовками маэстро я был согласен, но это всегда было интересно, увлекало. Это бесспорно заслуга Теодора, он умеет мотивировать и идейно вести за собой оркестр. Благодаря манере маэстро подать материал, рассказать о нем, каждая репетиция была настолько увлекательной, что мы буквально загорались желанием играть!

— Когда в вашу жизнь пришел Молодежный симфонический оркестр?

Прошло три года, как я работал у Теодора Курентзиса, прежде чем я приехал на летнюю сессию МСО. Это было в 2013 году. Меня пригласил Валентин Урюпин – дирижер и кларнетист. Он описывал невероятную творческую атмосферу и, можно сказать, впечатлил настолько, что я сказал себе: «Почему бы и нет? Попробуем!» Когда я сюда приехал, то, что увидел, превзошло все мои ожидания. Атмосфера была более чем творческая!

Здесь меня вновь ожидало открытие. Я впервые посетил сессию, проходящую именно в таком формате. Например, летние академии в Германии продолжаются всего 5–6 дней и такого насыщенного графика репетиций на них нет. Здесь же я увидел необыкновенную увлеченность музыкой и одухотворенность участников сессии – мне это сразу понравилось. Ты не мог оставаться в стороне, а тоже хотел играть и выступать. Каждый из участников был заряжен идеей творить не зависимо от того, сколько при этом шли репетиции. Мне сразу захотелось влиться в этот коллектив!

Когда начались оркестровые репетиции, мне очень понравилось, как оркестр реагирует на то, что говорит маэстро Анатолий Абрамович Левин. Каждый музыкант работал с полной отдачей – и это несмотря на очень продолжительный репетиционный процесс, по 8 часов репетиций в день! По ребятам было видно, что они устают, но никто из них, как говорится, не «сачковал», а играл с воодушевлением и самоотдачей. Это очень впечатляет!

Познакомившись с Лидией Валентиновной Семеновой, я увидел человека с потрясающей мотивацией, настоящего деятеля, который живет проектами, музыкой, и всем, что связано с филармонией и деятельностью сессии. Мне понравилось, что по любому вопросу к Лидии Валентиновне можно подойти и спросить. Тогда я себя почувствовал в большой настоящей семье!

С Анатолием Абрамовичем мы исполнили Концертную пьесу Сен-Санса для валторны с оркестром. Я играл тогда ее впервые, и, как мне кажется, в Тольятти и на сессии МСО она тоже звучала впервые. Это воспоминание живо во мне до сих пор. Прошло 8 лет, а я помню это выступление как сейчас и продолжаю делиться записями со своими друзьями и коллегами. Когда я ехал сюда, я предвосхищал эту сессию. Ностальгия по тому событию была настолько сильной, что пронеслась практически через десятилетие!

— Как развивалась ваша карьера карьера дальше?

Через несколько лет я сыграл конкурс в Заслуженный коллектив России и переехал из Перми обратно в Санкт-Петербург. Когда я пришел в этот знаменитый коллектив с очень большой историей, я почувствовал большую ответственность. У меня больше не было права на ошибку. Ничто не могло служить оправданием сделать что-то не так – ни усталость, ни плохое самочувствие! Ты должен был выдавать уровень на 100–200%! Мне нравилось, что я соответствую этому уровню. Также мне посчастливилось застать в этом оркестре тех, кто работал еще при маэстро Евгении Александровиче Мравинском. Я почувствовал настоящую преемственность поколений, и это, конечно, произвело неизгладимое впечатление!

Как сейчас я помню свою первую программу с маэстро Юрием Хатуевичем Темиркановым. Меня впечатлило его спокойствие и какая-то безмерная доброта. Даже если на репетиции происходило что-то не так, он очень по-

доброму удивлялся, поднимал глаза и говорил: «Братцы, ну как же так?» И сразу все играли абсолютно правильно. Когда Юрий Хатуевич снимал звучание (то есть давал знак паузы) все замолкали сразу же. У маэстро есть такая особенность: он говорит очень тихо и низким тембром. К его словам надо прислушаться, и это накаляет возникшую паузу так, что атмосфера буквально становится какой-то магической!

— В таком непростом мире, как музыка, какой бы вы могли дать совет молодым исполнителям?

Перед собой необходимо ставить цель и постоянно помнить о том, что моложе, чем в эту секунду, вы не будете. Нужно ценить то время, которое у вас есть, и если вы чем-то занимаетесь, то почему же не быть в этом лучшим? Мыслите широким взглядом. Думайте о том, что будет с вами через 5 лет, через 10 лет и так далее, потому что время, на самом деле, летит очень быстро.

Нужно максимально отдавать себя тому, что ты делаешь. Именно в таком случае это, действительно, приведет к результату. Чем раньше молодой исполнитель поймет, что музыка – это то, что будет приносить ему, в первую очередь, удовольствие, новые эмоции, путешествия, гастроли и проекты, тем раньше он загорится идеей много трудиться и скажет себе: «Либо я делаю это и становлюсь с каждым днем лучше и лучше, либо я поищу для себя что-то другое». При этом я точно знаю, что человек, который когда-то выбрал музыку, живет с ней всегда. Я не встречал бывших музыкантов, правда.

— Напоследок, могли бы вы поделиться интересным фактом о вас?

Уже очень долгое время я руководствуюсь истиной: «Лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано». Эта фраза передает мое отношение ко всем вещам. Когда ты решаешься на что-то, ты больше об этом не сожалеешь. Это мотивирует меня на большее свершение и перестает отбрасывать назад.

Даже учась в школе, мне надо было быть первым: пробежать 100-метровку п—ервым, непременно выиграть какое-то соревнование и получить первую премию. И это было не просто из-за желания быть лучше, чем другие. Это мотивировало меня становиться лучше с каждым днем! И какую бы должность или какое бы место в оркестре я ни занимал – я всегда хотел становиться лучше день ото дня! Чтобы ни один день не был прожит зря! Вот, наверно, такой факт обо мне.

— Спасибо за интервью!

Беседовала музыковед Валерия Лосевичева